от большой работы в Кремле приехать к себе в родные места, то осенью денька на три обязательно наведается.

— Грибы-то уродились? — здороваясь, спросит он соседей.

— Уродились,— отвечают друзья-односельчане.

И Михаил Иванович с корзиной в руке спозаранку спешит в лес.

Осенью погода не устойчива — может внезапно разразиться дождь; домашние беспокоятся, но Михаил Иванович уверяет, что в роще каждое дерево — зонт, а куст — шалаш.

Взрослый народ грибы собирает тихо, разве что хрустнёт под ногой валежник. Зато ребята гомонят: «ау!» да «ау!»

— Показывайте, где грибов столько набрали, а то отниму,— «пугает» их Калинин.

Да ребята-то не из пугливых. Они весело отвечают:

— По всему лесу, Михаил Иванович. Ходите за нами, не прогадаете, да не отставайте, а то заблудитесь.

Не знают ребята, что Михаил Иванович, будучи вот таким же проворным да быстрым, в посконной рубахе, босиком, исходил все здешние леса и перелески.

Тогда не пестрило у него в глазах, а сейчас пестрит. Хорошо, что подберёзовики растут на прокошенных полянках. Ну, да ведь не в грибах дело!

Бродя по лесу, слушая птиц, не замечает Михаил Иванович, что шумливая детвора хозяйничает в его корзине.

— Белый у вас перестоек, Михаил Иванович.

— Ну что ж, что перестоек? Этот гриб-боровик всем грибам полковик… Вот чего вы не знаете.

— Какой же он полковик: старый да червивый,— смеются ребята.

— Разве червивый? Глядел я на него в четыре глаза, а не признал.

Солнце подсушило на листьях росяные капли. Зашелестел ветер на вершинах белостволых берёз. Заиграли блики на земле. Грибы как будто попрятались: ищи не ищи — нет их. Пора домой.

Мужики собрались за околицей у реки Медведицы, раскуривают цигарки. Ждут. Михаил Иванович угощает их папиросами и сам закуривает, а ребят просит отнести его корзину домой.

— Да скажите, чтобы зажарили грибы. Я тут с полковиками и расправлюсь…

…За разговорами с односельчанами грибы забыты.

И только к полудню Михаил Иванович, потирая от удовольствия руки, садится за стол.

— Прошу прощения! Заговорился со старыми друзьями.

— Прощаем,— отвечают домашние,— прощаем потому, что хороших грибов набрал: белые да все молоденькие.

Михаил Иванович разглядывает грибы на вилке.

— Не мои грибы. Таких с моими глазами не насобирать…

— Корзину твою принесли ребята.

— Ну вот, они мне своих грибов и прибавили. Да так прибавили, что от моих полковиков ничего не осталось.

Гармонь

Долго Алёша колебался, прежде чем решиться поговорить с Председателем ВЦИКа Михаилом Ивановичем Калининым один на один, выложить ему своё горе.

«Все идут к нему с прошениями да жалобами, ну и я пойду,— думал он.— Как приедет погостить в свою деревню и пойду».

Увидели Алёшу в палисаднике, в кустах, босоногим, в длинных заплатанных штанах, без фуражки.

— Ты что тут делаешь?

— Ожидаю.

— Кого ожидаешь?

— Его.

Все поняли, что парнишке нужен Михаил Иванович. Тот только что с дороги умылся, почистился, на открытой террасе с родными чай пил.

— Ну, заходи, мальчик, заходи,— приглашает Михаил Иванович.— Чей же ты, откуда?

— Из Хрипелева. Алёша Сысоев. Я с жалобой на мамку. Она мне гармонь не даёт.

— Вот тебе и на! — Михаил Иванович поставил стакан на блюдце, засмеялся.— Почему же она тебе гармонь не даёт?

— Говорит: «Мал, изломаешь». Только я бы берёг…

— А может, и правда подождать, когда подрастёшь?

— Подождал бы, да не ждётся.— Подойдя поближе к Калинину, Алеша понизил голос: — Играть-то я уже научился.

— Как же?

— Мамка уйдёт в поле или на гумно к риге, я гармонь-то выну из сундука и учусь. А как увижу, она возвращается, опять гармонь спрячу.

— Один в доме-то?

— Нет, у меня сестрёнки — Манька и Дуняшка. Я им по леденцу даю, чтобы молчали.

— Ну и ловок, Алёша! А если мать меня не послушает?

— Послушает. Как бы тятька был жив, дал бы гармонь, а то помер,— голос у Алёши осёкся, задрожал, на глаза навернулись слезы.

Михаил Иванович отечески прижал Алёшу к себе и сказал:

— Придётся за тебя заступиться.

…Вскоре Михаилу Ивановичу потребовалось быть в деревне Хрипелеве. Тамошние крестьяне перемеряли землю и перессорились. Земли мало, а людей много. Поехали за Калининым, просили его рассудить.

Пока выносили стол и скамейки, пока народ готовился к сходке, Михаил Иванович вспомнил об Алёше Сысоеве.

Мать Алёши, увидав входящего в дом гостя, переполошилась:

— Ой, Михаил Иванович, как же это вы ко мне зашли? Да куда же мне вас сажать, чем потчевать?

— Потчевать ничем не надо, Ольга Васильевна. Жалоба вот на вас поступила: сыну гармонь не даёте.

Ольга Васильевна всплеснула руками.

— Батюшки мои! Да неужто мой Алёшка был у вас? Я думала, он посмеялся, когда грозил мне. Говорил: «Мамка, пожалоблюсь Калинину». Вот и пожалобился.— Она шумно вздохнула.— Берегу я гармонь. Только что и осталось от мужа. Ну, хоть бы играть-то Алёша умел…

— Как знать, Ольга Васильевна. Может, он и умеет.

— Конечно, умею,— подал голос Алёша из-за ситцевой занавески.

— Помолчи,— остановила его мать.— Когда взрослые говорят, держи язык за зубами…

Михаил Иванович спросил:

— Что с мужем-то?

— Помер.

— Отчего же?

— Простудился. Воспалились лёгкие. Оставил полон дом сирот.

С полатей свесились две золотистые головки девочек. У той и другой ресницы длинные, как у Алёши.

— Землю-то у нас по едокам делят.— сказала Ольга Васильевна.— Нас четверо, а считают трое. Дочки-то у меня близнецы, вот и посчитали двух за одну.

— Как же это?

— А вот так.

— Это домыслы кулаков. Заступлюсь я за вас на основе советского закона,— пообещал Михаил Иванович.

Тем временем Алёша, за занавеской, достал из сундука гармонь и заиграл. Заиграл чётко, уверенно перебирая лады.

Ольга Васильевна насторожилась, замерла. Затем лицо её озарилось радостью.

— Батюшки мои, когда же он научился-то? Играет, как отец. Ну, как отец!

И вдруг по чистому, белому лицу её потекли слёзы.

Михаил Иванович бесшумно встал с лавки и, опираясь на палку, пошёл на деревенскую сходку.

Рюшки

Городки Михаил Иванович Калинин называл по-старинному — «рюшки». Любил в них поиграть. Когда приезжал в субботу или воскресенье на дачу — местечко Узкое — отдохнуть с семьёй, на час, два выйдет проведать рабочих пригородного хозяйства.

А те уже поджидают его.

— Сыграем, что ли, Михаил Иванович?

— Играть не устать, не ушло бы дело!

— Всех дел не переделаете, сегодня воскресенье. К тому же